Картина "Градива, вновь обретающая антропоморфные руины", была написана Сальвадором Дали в 1931-ом году, на взлете его карьеры сюрреалиста. В 2018-ом я смог увидеть эту вещь на выставке "Гала-Дали" в Барселоне, и созерцание её доставило мне живейшее удовольствие. Дали 30-хх - это вообще одно сплошное "удовольствие", если на то пошло - все, кто знаком с творчеством художника поближе, поймут, уверен, что я имею в виду.
"Градивой" художник называл свою супругу, и, по совместительству, жену, музу и продюссера: незабвенную Елену Дмитриевну Дьяконову, более известную нам, как Гала.
Чтобы стало понятным, почему среди множества прозвищ, которыми влюбленный каталонец наградил свою спутницу жизни, фигурирует и "Градива", разберемся, что это вообще такое - Градива - и с чем ее, как говорится, едят.
«Градива» (Gradiva) — неоаттический мраморный барельеф из собрания музея Кьяромонти в Ватикане, повторяющий древнегреческий оригинал неизвестного автора эпохи раннего эллинизма. Барельеф изображает молодую привлекательную женщину, решительно шагающую со слегка приподнятым подолом. Название, кстати, так и переводится с латыни - «шагающая» (жен. форма от Gradivus, один из эпитетов бога Марса).
Барельеф, безусловно, достойный, а "деловая" походка и решительный вид женщины и ыправду очень напоминают о железном характере Галы - однако интерес Дали, да и всех прочих сюрреалистов к Градиве вряд ли возник бы без помощи совершенно посторонних людей: писателя Виктора Йенсена и психоаналитика Зигмунда Фрейда.
Однако обо всем по порядку. В 1902 г. в одном из венских периодических изданий была напечатана повесть В. Йенсена «Градива». Сюжет повести следующий: протагонист, Норберт Ганольд, влюбился в увиденный в музее барельеф, заказал себе копию и повесил у себя в комнате. Ночью ему привиделась во сне женщина, шагающая на фоне горящего Везувия - и сон этот намертво врезался ему в память и лишил его всякого покоя.
Одержимый образом решительно шагающей красавицы на фоне апокалипсиса мирового масштаба, Ганольд приехал в Помпеи, где встретил девушку из своего сна наяву! Последующая часть книги описывает попытки Ганольда разыскать девушку и подтвердить её действительное существование.
Повесть Йенсена — первый пример так называемой литературы снов, получившей довольно широкрое распространение в Австрии начала XX века. Зигмунд Фрейд, на которого повесть Йенсена произвела неизгладимое впечатление, в 1907-ом выпустил одну из своих первых работ по литературному психоанализу под названием "Бред и сны в Градиве", в которой истолковал одержимость героя Йенсена шагающей женщиной его вытесненным фетишизмом, который, в свою очередь, восходит к «детским эротическим впечатлениям» автора книги - то есть, самого Йенсена.
Фрейд был настолько очарован этой повестью, что даже повесил копию барельефа в своём кабинете, который в наши дни является лондонским музеем Фрейда.
А от "литературы снов" и Зигмунда Фрейда до сюрреализма, как мы с вами прекресно понимаем - один шаг. И еще меньшее расстояние от Зигмунда Фрейда до Сальвадора Дали, который, как мы знаем, был самым преданным поклонником Фрейда всех времен и народов! Стоит ли удивляться, что Дали использовал имя "Градива" не только в отношении Галы, как таковой, но и применительно к целому циклу полотен, изображающих супругу.
Здесь следует отметить и еще по меньшей мере два аспекта, благодаря которым образ "Градивы" имел для Дали особенное значение. Во-первых, подобно герою романа, Дали тоже изначально создал образ своей идеальной возлюленной в воображении, наделив его всеми чертами живого человека - а затем встретил свою месту в действительности.
И, во-вторых, как мы уже упоминали в начале статьи, решительный и бескомппромиссный характер Галы как нельзя более коррелировал с изображением на древнем барельефе, послужившим основой романа Йенсена.
С "Градивой", таким образом, разобрались. Что касается "антропоморфных руин" - каждый, кто прочел хотя бы десяток наших описаний картин каталонского усатого гения, наверняка сходу воскликнет: "Знаю!" Да, да, все именно так: "атнопоморфные руины" - не что иное, как скалы мыса Креус, о которых мы писали уж раз сто пятьдесят - никак не менее. Но и никак не более, должеен сказать, чем писал эти скалы сам Сальвадор, считвавший себя не более, чем одухотворенной частицей каменного безумия, царящеего на мысе Креус до сих пор.
Интересна также чернильница с пером на плече "онтропоморфной руины". Она в равной степени может иметь отношение как к отцу Сальвадора Дали (нотариусу) так и первому мужу Галы - поэту Полю Элюару.
Рискну предположить, что чернильница может быть воспоминанием о единственной настоящей дружбе в жизни Сальвадора Дали - конечно же, я имею в виду Федерико Гарсиа Лорку. Все трое так или иначе писали - правда о разном и по-разному - и все трое играли в разное время крайне важную роль в судьбе Сальвадора Дали.
Статьи по теме:
Write a comment