Впервые картина Сальвадора Дали "Натюрморт в свете сиреневой луны" (148 х 199 см; холст, масло) была представлена публике вскоре после написания - в октябре 1926 года на коллективной выставке молодых художников, устроенной в Галерее Жозепа Далмау, а после снова появилась там же, но уже на персональной выставке Дали, стартовавшей 31 декабря 1926-го. Наряду с еще одной работой, выполненной тогда же и в том же стиле - "Барселонский манекен" (1926) - эта вещь сразу привлекла внимание каталонского художественного критика Себастьяна Гаша.
Гаш, являвшийся большим поклонником авангарда и ставивший все каталонское искусство той поры немногим выше плинтуса, внезапно усмотрел в работах Дали надежду на спасение "загнивающей" каталонской живописи и обещал исправно знакомить публику с новыми работами "талантливого художника из Фигераса".
В работах Дали он усмотрел сильное влияние кубизма и пуризма - причем, кубизм Дали, по мнению Гаша, был не "холодно-рассудочным, но гораздо более чувственным, где инстинкт стал играть такаю же, если не более важную, роль, как и разум" - то есть, как видим, речь идет о синтетическом кубизме, который как раз разрабатывал в то время Пикассо.
Сравнение с уже знаменитым Пикассо было чрезвычайно лестно для молодого Дали, как и то, что Гаш в своей статье сравнивал новую живопись Дали с джазом - музыкой, которую Дали обожал, считая ее в высшей степени "антихудожественной". Следует понимать, что в то время слово "художественный" в общепринятом понимании являлось для Сальвадора ругательным - как некий термин, призванный обозначать бесконечно далекие от искусства веши. Дали тут же написал Гашу благодарственное письмо, ставшее началом приятельских отношений между критиком и живописцем.
Что касается сюжета картины "Натюрморт в свете сиреневой луны" - он целиком и полностью посвящен тому, что, помимо живописи, занимало все мысли молодого Дали: отношения с Федерико Гарсиа Лоркой. О дружбе художника и поэта мы уже рассказывали отдельно, здесь же ограничимся тем, что укажем на характернейший признак, позволяющий безошибочно определить, что картина Дали относится именно к "периоду Лорки" и посвящена их с Федерико взаимоотношениям: речь о сдвоенном силуэте головы, составленном, как правило, из силуэта головы Лорки в анфас и профиля самого художника.
В картине "Наюрморт в свете сиреневой луны" подобную симбиотическую конструкцию вы легко обнаружите в самом центре холста. Найти ее в высшей степени легко благодаря особой форме ушей Федерико, которую мы называем между собой "ушки топориком". Следует также отметить наличие в картине объектов с ярко выраженным эротическим подтекстом: рыбы, пытающейся проникнуть сквозь обруч, а также странных "механизмов", являющих собой установленные на ножки цилиндры с отверстиями в верхней части.
Эти "механизмы" Дали, ничтоже сумняшеся, творчески позаимствовал из работ художника-сюрреалиста Ива Танги, что однозначно доказывает, что Сальвадор стал сюрреалистом задолго до того, как "официально" был введен в это славное сообщество Жоаном Миро.
Наличие эротических символов в картине далеко не случайно. Отношения Дали и Лорки, как мы не раз уже говорили, изначально содержали в себе зерно неизбежной гибели: гомосексуалист Лорка был плотски влюблен в Сальвадора, а Дали не мог ответить ему взаимностью.
Критик Себастьян Гаш оставил интереснейшее описание Дали "образца 1926 года", которое приводит в своей книге "Безумная жизнь Сальвадора Дали" Ян Гибсон, и которое настолько примечательно, что мы не можем не процитировать его здесь:
"Дали, одетый в коричневую куртку из домотканого сукна, грубого и теплого, и бежевые брюки, выглядел как заправский "спортсмен". Просторная одежда оставляла много места для свободы стройного, мускулистого тела. Это была своего рода униформа. Дали никогда не снимал ее, бывая в Барселоне, и она издавала затхлый душок провинциального базара. Его волосы — иссиня-черные, очень прямые — были зализаны назад с помощью большого количества бриолина. Лицо, блестящее, как расписанный глазурью фарфор, с кожей коричневого цвета, гладко натянутой будто на барабан, выглядело так, как если бы над ним только что поработал театральный или киношный гример. Крошечные усики — едва заметная линия, будто проведенная скальпелем хирурга, — украшали верхнюю губу. Это было восковое лицо ребенка, тяжелое и неподвижное, на котором с необыкновенной силой светились маленькие, свирепые глазки. Жуткие глаза, глаза сумасшедшего.
Голос — грубый и хриплый. Настолько хриплый, что казалось, будто он страдал хронической осиплостью. Художник был чрезвычайно болтлив. Зловещая улыбка — Дали никогда не смеялся громко и открыто — обнажала маленькие острые зубы, похожие на режущие инструменты. Его речь, производившая поначалу впечатление лихорадочного потока слов, была в действительности логичной и аргументированной. Он казался человеком, которому после огромных усилий в поисках решения многих моральных и этических проблем удалось, наконец, выстроить четкое кредо и которое он стремился изложить с возможной ясностью. Все, произносимое Дали, выявляло полное отсутствие сердца. Чувствительности в нем просто не было. Изощренный, опустошающе-ясный ум руководил его поступками и словами и, естественно, присутствовал в его картинах. В нем преобладал рассудочный человек. (Источник: http://www.mir-dali.ru/library/bezumnaya-zhizn-salvadora-dali45.html)
Описание Гаша, отличаясь исключительной образностью и яркостью, без сомнения, являет нам прекрасный портрет художника , находящегося в самом начале пути к известности - и даже не подозревающего, насколько непредсказуемым окажется этот путь.
Статьи по теме:
Write a comment